Белогорский Свято-Николаевский мужской монастырь

Записка паломника

Может быть, обращаюсь не по адресу. На днях просматривал свой дневник и подумал, что эта запись может быть интересна еще кому-нибудь. Порылся в интернете, нашел Ваш адрес и посылаю. Извините, если не к месту.

20 января 2000г. Вчера, в Крещенье, под вечер в очередной раз ездил на Белую гору. Монастырь потихоньку меняется, принимая все более и более живой вид. И дело не только в том, что медленно, но основательно восстанавливается Крестовоздвиженский собор, ремонтируются прежние и возводятся новые строения подсобного хозяйства монастыря, а в том, что все более и более ощутимой становится духовная атмосфера на горе. Даже коммерциализация околомонастырского быта не в состоянии испортить умиротворения, которое испытываешь после пребывания там.
Мне есть с чем сравнивать, поскольку бываю на Белой ежегодно 3-4 раза с 1984 года. Первое время, не смотря на царившие там разруху и опустение, вызывавшие в душе какое-то мрачное, жутковатое настроение, я находил в алтаре собора, на его крыше и возле колодца  Святого источника места, где вдруг становилось легко и спокойно. Они-то, периодически, и вызывали во мне желание вновь и вновь приезжать сюда, чтобы посидеть в этих маленьких оазисах пробуждения собственной души.
Кажется, до 86-го года там жили умалишенные. Своим присутствием они резонировали мрачность развалин, вызывая во мне смешенное чувство брезгливости и сочувствия. После, года два-три на Белой горе было почти пусто. Редкого местного жителя можно было встретить у колодца со святой водой, из которого они черпали воду чем попало для всех житейских нужд. Бывали там и туристы - не туристы, паломники - не паломники, а так - любопытствующие вроде меня, случайно слышавшего от кого-нибудь и что-нибудь из истории монастыря или Святого источника. В запустении был и колодец. На его дне под метровым слоем холодной прозрачной воды лежали покрытые толстым темным илом консервные банки, разбитые бутылки и какие-то железяки.
Потом здесь появился отец Варлаам, невысокий суровый мужчина лет пятидесяти. Вместе с ним трехэтажное монастырское здание возле храма обживали несколько стариков, монахов и сочувствующих. Надо было видеть те груды многолетнего мусора только в Нижнем храме, чтобы оценить теперь, слушая там монашескую службу, колоссальный труд совершенный этими подвижниками. И теперь Белогорским реставрационным работам далеко до завершения, но это уже монастырь, приобретающий все более и более  великолепный вид.
И хотя я светский человек, мало понимающий в религии, да и не стремящийся к этому, потребность в вере ощущаю. Здесь, на Белой горе, глядя на родные уральские просторы, золотые купола и высокое небо над ними, почти физически чувствую и свою душу, и присутствие Бога. А без этого уже трудно чувствовать себя человеком. Потому и езжу сюда.
Об этой поездке договорились с приятелем Андреем. Недавно он, восхищаясь, рассказывал о своей первой поездке в монастырь на Рождество. Ну, а я не был там с осени и предложил съездить еще раз на Крещение. Он согласился, и мы с ним договорились предварительно созвониться в день поездки. Слишком часто у меня срывались такие мероприятия, и потому не очень рассчитывал, когда позвонил ему. Но он заехал за мной в четыре, и мы не только поехали во время, но даже добрались туда быстро и без проблем. Приехали, когда уже вечерело. Я показал ему собор снаружи и, вкратце, рассказал, что меня сюда тянет, и какие ощущения испытываю во время посещения монастыря. Затем мы зашли в нижний храм. Там шла вечерняя служба. Кроме монахов было 4-5 прихожан, но меня сразу захватило ощущение притягивающей силы иконы ?Нерукотворного Спаса?, возле которой я и остановился и стал, как обычно молча молиться. Теперь уже смутно помню, о чем просил Бога. Были мы там недолго. Я забыл про Андрея, хоть он и стоял за мной, а когда выходили из храма, успел заметить, что он был взволновано молчалив. Потом он сказал, что у него даже как-то странно закружилась голова.
Мы сходили к машине за ёмкостями, и пошли на колодец. Прежнего старого, досчатого шалаша, накрывавшего его, давно нет. Святой источник дважды перестраивали, и теперь он представляет собой бетонный колодец, над которым соорудили небольшой, но добротный павильон. На деревянную площадку перед ним выведена труба, у которой обычно стоят паломники в ожидании своей порции Святой воды.
Стемнело, но лестница к источнику и место перед ним освещались электричеством. Людей не было видно, а отверстие в настиле над трубой было прикрыто старым заснеженным листом железа. Я понял, что вода не течет. И прежде зимой ручеек источника нередко пересыхал. Пока я соображал, как быть, Андрюша направился к двери павильона. Она обычно была закрытой, и я сказал, что туда нельзя заходить прихожанам, но Андрей открыл дверь. За ней два молодых монаха черпали ведром с веревкой воду из колодца и наполняли алюминиевые фляги. На его вопрос ? можно ли войти? ? они ответили утвердительно, и мы зашли внутрь.
Центральную часть небольшого помещения занимает круглый бетонный остов колодца. В правом, дальнем от входа углу сделан небольшой иконостас, на котором стояли иконы Христа, Богоматери с Младенцем, Николая Чудотворца и святого Пантелеймона.  Вдоль стен слева и справа от колодца были лавки. В правом, ближнем углу топилась большая железная печь. На лавке под иконами одевались двое обсыхающих мужчин. Монахи помогли наполнить наши многочисленные бутыли и спросили, будем ли мы обливаться? Мужики поделились восторгом от испытанной купели, и мы не задумываясь, согласились.
Быстро раздевшись у печи до трусов, я вышел так за монахами, тащившими флягу, на снег. Босым по нему никогда не ходил, и к радостному восторгу, который охватил меня после согласия на крещенскую купель, вместе с холодом, душу стал заползать какой-то жуткий страх. Почти полная луна просвечивала сквозь редкие перистые облака. Вечер не был холодным, было около - 100 С, но мне казалось, что я быстро превращаюсь в сосульку. Монахи направились за павильон, где в сугробе была вырыта яма. На ней лежала какая-то обледеневшая деревянная дверь, на которую монах, проводивший церемонию, велел встать мне. Все во мне сжалось, ощущение все более пронизывающего холода быстро вытесняло все другие чувства. И я вдруг понял, что Вера в Бога есть ни что иное, как радостное принятие благости происходящего и безграничное доверие Ему, а неверие и есть этот жуткий, холодный, цепенящий тело и душу страх непреодолимости, покинутости и одиночества. И ничему боле в этот момент не была подвержена моя душа, как двум этим борющимся друг с другом силам. Первая разливалась по всем членам теплом и радостью, и я восторженно ощущал себя парящим в огромном пространстве над Белой горой, вторая сковывала страхом падения с этой высоты и неумолимости смерти.
Вместе с тем я ни на секунду не отвлекался от происходящего, и весь напрягся, готовясь принять обливание. Когда вода полилась мне на спину, захватило дух и, казалось, что сердце вот-вот остановится от холода. Едва дождавшись пока ведро опустело я, было, кинулся в павильон, но монах вернул меня сказав, что положено окатиться три раза. И здесь что-то произошло во мне. Страх, холод и напряжение куда-то пропали. Появилась непонятная, но уверенная радость. Со спокойным любопытством я прислушивался к своим ощущениям, анализируя как бы со стороны происходящее. Под вторым ведром Святой воды я уже смог расслабился, а под третьим даже пытался плескаться. Причем холод ощущался телом так же жгуче, но был где-то на втором плане.
Впрочем, после разрешения монаха, в павильон я заскочил довольно резво. Радость, наполнявшая меня, все более разрастаясь, гремела в душе необыкновенным музыкальным хором. Эти аккорды приглушено звучат в памяти и теперь. Не могу объяснить, что произошло там со мной, но чувствую, что-то очень хорошее. Всю дорогу домой мы молчали, боясь видимо нарушить эту неожиданно обретенную, необъяснимую душевную гармонию.

24/11/2004